Потеря или гибель родителей для ребенка становится травмой потери целого мира. И если по каким-то причинам ребенка не могут взять родственники, травма усугубляется попаданием в систему детских учреждений. Жизнь превращается в опасное, непредсказуемое место, и с этого момента ребенок будет переживать это постоянно.
Ребенок, переживающий горе, часто становится замкнутым, молчаливым, в острых случаях даже наступает мутизм — полная потеря речи на нервной почве. Сам ребенок может не осознавать связи своего состояния с потерей. Он жалуется, что ему «скучно», но на предложение чем-нибудь заняться отвечает: «Неохота».
Часто дети в состоянии горя часами выполняют однообразные действия — расставляют рядами игрушки, раскладывают по коробкам карандаши или пуговицы. Еще одно их занятие — натягивать повсюду веревки и нитки, обматывая ножки мебели, связывая между собой разные предметы. Таким образом они пытаются как бы «связать» оборванные нити своей жизни, помочь внутреннему процессу наведения порядка и преодоления хаоса.
Постепенно выходя из стадии шока, ребенок может столкнуться с новыми аспектами горя. Один из них — гнев. Взрослые тоже испытывают гнев после потери, злясь на врачей, которые не сделали необходимого, на самих себя, что не предусмотрели, не спасли, на судьбу, на самого ушедшего. Но ребенку признаться себе, что он злится на покинувшего его родителя, очень страшно. Это особенность детской психики — ребенок еще не осознает в полной мере границ между личностями и сознаниями разных людей. Ребенок уверен, что, если он будет злиться на маму, она это сразу узнает и тогда «уж точно не придет».
Кроме вспышек ярости, могут возникать дисфории — продолжительные периоды дискомфорта, раздражения непонятно на что и на все сразу.
Еще одна мучительная составляющая процесса переживания горя — ощущение вины. В этом отношении дети гораздо уязвимее взрослых именно из-за особенностей мышления. Для ребенка все, что происходит вокруг него, происходит из-за него.
«Если мамы больше нет со мной — это из-за того, что я плохой. У хороших детей мамы не умирают.»
«Меня забрали у родителей, потому что я плохо себя вел. Если бы я слушался, папе не надо было бы меня бить, и к нам не пришла бы милиция.»
«Если бы я не попросил у соседей поесть, никто не узнал бы, что мама пьет, и меня не забрали бы.»
Вывод из всех этих ситуаций ребенок делает один:
«Теперь маме (родителям) плохо, они там одни, без еды (в милиции, в больнице), их обижают. Я настоящий предатель.»
Это особенно сильно переживают дети, которые с малых лет выполняли опекающие, родительские функции и считают себя в ответе за взрослых.
Ребенок, ставший жертвой насилия со стороны собственных родителей, оказывается в самом сложном положении. Он злится на них — не может не злиться, ведь из-за них он испытал боль и страх. Но сразу вслед за волной злости приходит мучительная волна вины и ужаса, что теперь они потеряны навсегда — из-за него.
В результате ребенок приходит в состояние крайнего стресса, у него появляются признаки аутоагрессии — гнева, направленного на самого себя. У подростка могут появиться мысли о самоубийстве. Такие дети нуждаются в длительной реабилитации и в профессиональной психологической помощи, но даже после нее последствия травмы долго дают о себе знать.
Число детей, оставшихся без попечения родителей, выявляемых в течение года, ежегодно сокращается. По данным, в 2015 году было выявлено 58 168 детей, что меньше на 5,6 % по сравнению в 2014 годом.
